Святослав Логинов

И тогда ты берёшь меч

…и тогда ты берёшь меч и отправляешься спасать мир от какой-нибудь напасти. Меч, собственно, не обязателен, сгодится любое оружие, но следует помнить, что битие определяет сознание. И если ты вооружишься суковатой дубиной, то и вид у тебя будет соответствующий, и задача. К тому же, обладатель большой суковатой дубины не только разбивает вражеские черепа, но и сам частенько получает по башке. А получать по башке не хочется даже в те минуты, когда ты берёшь меч и отправляешься спасать мир от какой-нибудь напасти.

Разумеется, твой подвиг будет совершён не здесь. Мир, в котором ты имел несчастье родиться, беден и скучен. В нём нет места герою, и даже злодейства мелки и случайны. Твоя дорога лежит за его пределы. Путешественник, покидающий тусклый мир ради борьбы и захватывающих приключений, знает, что он никогда не вернётся. Таков закон дороги – ты можешь остановиться, но никогда не сумеешь повернуть назад.

Но именно здесь, где всё надоело и стоит поперёк глотки, ты должен найти оружие – обрести свой меч. Ты не кузнец и не оружейник, ты не сможешь сам выковать волшебный клинок. Впрочем, волшебные клинки тем и хороши, что их вовсе не обязательно ковать. Их можно найти или получить в подарок. Купить их – нельзя. Поэтому ты с презрительным равнодушием проходишь мимо универмагов и дорогих бутиков, где продают сувенирные кинжалы и сабли. Там, куда ты отправляешься, они останутся той же сувенирной дрянью. Они тебе не нужны. А вот кривая рябиновая палка, валяющаяся на газоне, представляет интерес. Когда-то рябинка росла перед домом, но потом помешала паркующимся на газоне автолюбителям или скучающим тинэйджерам, которым хотелось показать силу, и они превратили деревце в палку. Палка и теперь при деле: гуляющие собачники развлекают ею зажиревших питомцев. Коры на палке почти не осталось, древесина излохмачена острыми зубами. Если взять эту палку с собой, она обратится в посох мага, и трудно сказать, какие свойства проявятся в рябине. Вот только и сам ты изменишься, обратившись в мага с белоснежной бородой, что вовсе не входит в твои планы.

Дурацкое слово «белоснежный» в настоящем мире имеет смысл. Здесь снег обычно серый, а то и вовсе чёрный. А когда на металлическом заводе загружают шихту, снег становится бежевым или рыжим. Любопытно было бы обратиться в мага со снежно-рыжей бородой… если постричь её покороче, может получиться довольно пикантно.

Рябиновый жезл остаётся позади. Ты идёшь через бежево-снежный двор и ищешь меч. Меч – самое лучшее оружие, им может владеть любой герой, и он никогда тебя не подведёт. Нет ничего лучше доброго меча.

Девчонка лет шести, укрывшись за кустами, увлечённо строит секретик в подмёрзшем газоне. Может быть она даст тебе то, что станет мечом?

– Мне нужен меч.

Девчонка вздрагивает и поспешно отбегает. Осколки стекла валяются на разрытом газоне. Из-за кустов выскакивают две гладкошерстных таксы и начинают облаивать тебя не по росту басистыми голосами.

Толстощёкий мальчишка лет трёх, круглый из-за намотанных шарфов, топчется посреди песочницы. В одной руке – лопатка, равно непригодная ни к песку, ни к слежавшемуся снегу, в другой – замусоленный, надкушенный пряник. Растоптанные черно-снежные холмики бугрятся по углам песочницы. Давным-давно, когда снег ещё был белым, здесь слепили крепость. Поговорить бы с её строителями… а у нынешнего обитателя и сладких слюней не выпросишь. И всё же ты говоришь:

– Мне нужен меч.

Мальчишка молча замахивается лопаткой. Сразу видно, что он готов защищать свой пряник до последней капли вражеской крови. А если силы окажутся неравны, на помощь всегда придёт бабушка и две гладкошерстных таксы.

– Мне нужен меч.

На этот раз ты обращаешься к существу убогому даже по меркам этого убогого мира. Олигофрен, зачатый по пьянке и выросший в интернате для умственно неполноценных, неожиданно для всех сумел стать полезным членом общества. Он работает плотником в жилконторе и с безнадёжным упорством чинит почтовые ящики и разбитые двери парадных. Иногда его зовут в квартиры, вставить форточку или исправить иную мелкую столярку. Он безотказно выполняет всё, а потом, справившись по ветхому прейскуранту, выставляет счёт, размеры которого вызывают разве что ностальгические чувства. Вид олигофрена предельно серьёзен, движения замедлены, но каждое дышит осознанием своей нужности. Хороший человек, такие даже среди идиотов встречаются не часто.

Выслушав твою просьбу он молча кивает и, повернувшись, неторопливо идёт к подвалу, где обустроена жэковская мастерская. Замерев, ты следуешь за ним, и от странного сочетания: шагать замерев – всякое твоё движение исполняется особой олигофренической значимости. Ну и пусть, лишь бы он дал меч. Он может, убогим многое доступно в том и этом мирах.

В мастерской парень долго перебирает рейки, составленные у стены, наконец укладывает одну на верстак и берётся за рубанок. На пол падают стружки, шелковистые, витые, какие никогда не получались у тебя. Ради одних этих стружек хочется стать столяром и всю жизнь чинить разбитые почтовые ящики. Мастер освобождает планку из объятий верстака, берётся за нож. Дилетанты режут дерево всякими ножами, мастер – только косо сточенным сапожным ножом, сделанным из обломка пилы. Ручка у него всегда из намотанной изоленты, голубой или чёрной. У этого ножа ручка голубая; хорошая примета. В два осторожных касания обозначается рукоять меча, придаётся лёгкий изгиб лезвию, оттягивается разящее остриё. Где серьёзный молодой человек мог научиться мастерить деревянные мечи? В специнтернатах этому не учат.

Овеществлённая мечта дразняще светится в руке дурачка, не понимающего, какое чудо он сотворил. Меч и мечта – слова одного корня, и плевать, что об этом думают составители этимологических словарей.

– С вас двадцать копеек, – тускло произносит олигофрен.

– Какие двадцать копеек? – растерянно спрашиваешь ты, не замечая, что у тебя вырвалась дурацкая поговорка, одна из тех, которыми щеголял в сопливом детстве. Сейчас тебе не до поговорок, сокровище, к которому ты успел прикипеть душой, уплывает прямо из рук. Ты готов отдать за меч не двадцать копеек, а в тысячу, в миллион раз больше, но давать за него деньги нельзя, волшебное оружие не может быть куплено, несчастный двугривенный напрочь лишит его силы.

Мастер понимает вопрос по-своему. Он вытаскивает из кармана пухлую записную книжку, находит в ней потёртую накладную, демонстрирует её, и у тебя отлегает от сердца. Двадцать копеек – столько стоила рейка в те времена, когда жилконтора приобрела её для неведомых нужд. И сейчас нездешне честный мастер берёт с тебя этот двугривенный, чтобы родное государство не понесло убытка. А расценок на деревянные мечи в прейскуранте нет, и, значит, за работу, за великое чудо, родившееся на твоих глазах, не взято ни полушки.

Дрожащими пальцами ты нашариваешь в кармане гривенники, расписываешься на сером бланке с надписью «Акт о выполнении работ». Вся эта чуждая магия не удивляет и не возмущает, так нужно мастеру, это его колдовские обряды, и ты не станешь перечить.

Обряд закончен, жертвы неведомым богам принесены. Опустившись на одно колено ты принимаешь меч. Глаза столяра спокойны и серьёзны. В них чувство собственного достоинства и уверенность, что всё идёт как надо. Ты не удивлялся его поступкам, он молча принимает твои. Но когда ты встаёшь на ноги, он вдруг протягивает тебе сосновую стружку, жёлтую, скрученную в тугой завиток и пахнущую пряным бальзамом. Воистину, царский подарок! Кто бы мог поверить, что в здешней паутинности может случиться такое? Ты ещё раз кланяешься и едва ли не бегом покидаешь полутёмный подвал. Хозяин-олигофрен строго смотрит тебе вслед.

С мечом в руках ты выходишь на перекрёсток. Это не просто скрещение улиц, а то единственное место, откуда можно уйти в настоящую жизнь. Его следовало бы писать с заглавной буквы и произносить с особой интонацией, но врождённая нелюбовь к напыщенной многозначительности не позволяет тебе злоупотреблять заглавными буквами. Поэтому ты просто выходишь на перекрёсток и также просто покидаешь мир, в котором имел несчастье родиться.